Русский характер в изображении И.А. Бунина

В барском доме случилось большое горе – очень сильно заболел ребенок. И никто в этой ситуации помочь не мог – отец мальчика был далеко, а на дворе была зима и уже много дней бушевала непогода. Метель замела дороги, до больницы с больным ребенком было не добраться, да и врач в такую бурю не рискнет выехать из города. А мальчику становилось все хуже и хуже, он начал бредить и все просил какие-то красные лапти. Мать, убитая горем, все время проводила у постели больного. Она ухаживала за сыном и горько плакала, не в силах спасти малыша или хоть как-то облегчить его страдания.

Работник Нефед тоже очень переживал за мальчика, интересовался его здоровьем. Барыня рассказала мужчине о красных лаптях, которые в бреду просил ребенок. Нефед немного подумал и решил исполнить, возможно, последнюю просьбу страдальца и добыть ему обувку. Он оделся теплее и побрел сквозь непогоду к соседнему населенному пункту, чтобы купить лапти и краску. Когда вечером Нефед не вернулся, все домашние подумали, что он заночевал в соседнем селе. Но мать мальчика переживала и за сына, и за Нефеда. Она не спала и молилась всю ночь. А больной то засыпал, то просыпался, то вновь продолжал бредить и просить лапти.

На рассвете во дворе послышался шум, а затем кто-то постучал в окно. Это привезли тело несчастного Нефеда, который не смог дойти обратно домой и замерз в снегу. Мужики рассказали, что по пути из города заблудились. Они очень испугались, подумали, что уже не смогут найти обратный путь и выбраться из снега. Но когда искали дорогу, наткнулись на чьи-то ноги в снегу. Когда разгребли сугроб, узнали Нефеда и поняли, что село где-то рядом. Оказалось, что своей смертью Нефед спас людей от гибели. Под зипуном у него на груди были лапти и фуксин.

Эта история учит милосердию, состраданию, самопожертвованию, на примере Нефеда показано, что человек должен быть смелым, стремиться преодолевать трудности, помогать слабым и больным.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Бунин. Все произведения

• Антоновские яблоки
• Лапти
• Чистый понедельник

Лапти. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Растрёпанный воробей Паустовского

  Мама девочки Маши работает в театре балериной, папа – моряк дальнего плавания. Когда мама уходит на работу девочка остается с нянюшкой Петровной.

• Краткое содержание Крюкова Хрустальный ключ

  Произведение российской писательницы Крюковой Хрустальный ключ повествует об уникальной истории, случившейся с главной героиней Дашей. Она приезжает к своей бабушке на летние каникулы

• Краткое содержание Петрушевская Глюк

  Главная героиня по имени Таня, открывая утром глаза, обнаруживает перед собой Глюка, который предлагает девушке загадать три желания. Поначалу героиня теряется в выборе, она желает стройную фигуру, жаждет влюбленности молодого человека.

• Краткое содержание Войнич Овод

  Роман повествует о молодом человеке, который пережил много неприятных событий в жизни, вернулся назад домой с целью расположить к себе друзей и близких, претворить революционные идеи.

• Краткое содержание Дремучий медведь Паустовского

  Петя - главный герой художественного произведения «Дремучий медведь» Константина Георгиевича Паустовского. Он жил вместе со своей бабушкой в деревне. Родители умерли, когда мальчик был маленьким, поэтому он рос молчаливым и задумчивым

Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, - от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора, тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть…

Стукнуло в прихожей, - Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:

Ну что, барыня, как? Не полегчало?

- Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит…

Лапти? Что за лапти такие?

А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки, - все в снегу, все обмерзло… И вдруг твердо:

Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать.

Как добывать?

В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело.

Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти!

Еще подумал.

Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то…

И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.

Пообедали, стало смеркаться, смерклось - Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти:

Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит!

И мать кидалась на колени и била себя в грудь:

Господи, помоги! Господи, защити!

И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый зловещий стук в окно.

Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело оказывается, знакомый человек. - Тем только и спаслись поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах, жилье…

За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином.

Бунин Иван Алексеевич

Иван Бунин

Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, - от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора, тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть...

Стукнуло в прихожей, - Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:

Ну что, барыня, как? Не полегчало?

Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит...

Лапти? Что за лапти такие?

А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки, - все в снегу, все обмерзло... И вдруг твердо:

Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать.

Как добывать?

В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело.

Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти!

Еще подумал.

Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то...

И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.

Пообедали, стало смеркаться, смерклось - Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти:

Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит!

И мать кидалась на колени и била себя в грудь:

Господи, помоги! Господи, защити!

И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый зловещий стук в окно.

Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело оказывается, знакомый человек. - Тем только и спаслись поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах, жилье...

За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином.

Бунин Иван Алексеевич
Лапти
Иван Бунин
Лапти
Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, - от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора, тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть...
Стукнуло в прихожей, - Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:
- Ну что, барыня, как? Не полегчало?
- Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит...
- Лапти? Что за лапти такие?
- А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки, - все в снегу, все обмерзло... И вдруг твердо:
- Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать.
- Как добывать?
- В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело.
- Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти!
Еще подумал.
- Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то...
И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.
Пообедали, стало смеркаться, смерклось - Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти:
- Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит!
И мать кидалась на колени и била себя в грудь:
- Господи, помоги! Господи, защити!
И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый зловещий стук в окно.
Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело оказывается, знакомый человек. - Тем только и спаслись поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах, жилье...
За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином.
22. 6. 24.

Лапти

Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и

холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое

горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто

плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И

мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала

горькими слезами, - от страха и от своей беспомощности. Что

сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до

больницы, до доктора, тридцать верст, да и не поедет никакой

доктор в такую страсть...

Стукнуло в прихожей, - Нефед принес соломы на топку,

свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и

вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул:

Ну что, барыня, как? Не полегчало?

Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все

какие-то красные лапти просит...

Лапти? Что за лапти такие?

А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. -

Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок,

разбитые валенки, - все в снегу, все обмерзло... И вдруг

Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо

добывать.

Как добывать?

В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином

нехитрое дело.

Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой

ужас дойти!

Еще подумал.

Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а

пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то...

И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не

говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался

старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел,

утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул

в белом, куда-то бешено несущемся степном море.

Пообедали, стало смеркаться, смерклось - Нефеда не было.

Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес.

Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не

раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь

была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что

теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака.

Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать

поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в

тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала

причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями.

А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал

горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне

разумно) дать ему красные лапти:

Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит!

И мать кидалась на колени и била себя в грудь:

Господи, помоги! Господи, защити!

И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь

гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как

всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются

Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, -

белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего

в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь

плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули

вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись,

решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то

ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело -

оказывается, знакомый человек. - Тем только и спаслись -

поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что

на горе, в двух шагах, жилье...

За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и

пузырек с фуксином.